БТ-СВ-2

Основным отличием от БТ-7 стала конструкция бронекорпуса, листы которого располагались под большими углами наклона (15°-58°). Носовая часть имела ту же ширину, что и весь корпус. Благодаря этому передняя труба и кронштейны ленивцев танка БТ-7 оказались ненужными. Подвеска передних опорных катков была аналогичной остальным, но с наклоном пружинной рессоры назад под углом в 38°. Корпус БТ-СВ-2 совершенно не имел выступающих частей, за исключением колпаков вертикальных пружин подвески. Все верхние, нижние и угловые листы корпуса выполнялись съёмными и крепились с помощью болтов. Для придания броневому закрытию ходовой части большей жёсткости предусматривались специальные перемычки (по три с каждой стороны) между нижним краем листа и внутренней стенкой корпуса. В бортовых полостях танка размещались топливные баки. Кормовой бензобак БТ-7 был ликвидирован, в результате корма танка так же собиралась из наклонных листов. Система охлаждения двигателя в отличие от БТ-7 работала в двух режимах: боевом и походном. В боевом положении жалюзи герметично закрывались с места водителя и забор воздуха производился через сетку кормовых воздушных карманов. В походном положении воздухозабор осуществлялся через боковые открывающиеся жалюзи. После обдува двигателя нагревшийся воздух выходил наружу через кормовые жалюзи. Башня БТ-СВ-2 не имела ниши, поэтому радиостанцию перенесли в носовую часть корпуса, где располагался четвёртый член экипажа — радист. Корпус БТ-СВ-2 изготавливался из обычных стальных листов толщиной 10-12 мм. Проект реальной бронировки существовал в двух вариантах. Первый предусматривал использование брони марки «ФД» толщиной 40-55 мм, защищавшей от 45 мм снарядов на всех дистанциях; второй был рассчитан на защиту от пуль калибра 12.7 мм и предполагал применение 20-25 мм брони марки «ИЗ».
БТ-СВ-2 проходил заводские испытания зимой 1937 — весной 1938 годов, а затем испытывался на НИБТ полигоне комиссией под председательством Е. А. Кульчицкого. В общей сложности танк прошёл 2068 км. В результате принцип бронирования, применённый на этой машине, был признан вполне приемлемым. Вместе с тем отмечалось, что ходовая часть танка БТ-7 при условии реального бронирования БТ-СВ-2 и возрастания массы последнего до 24-25т слишком слаба. Предполагалось для практической проверки надёжности корпуса и влияния его на работу ходовой части в боевых условиях изготовить образец танка с реальным бронированием и провести испытания обстрелом. Однако в связи с арестом в начале 1938 года Н. Ф. Цыганова все работы по этой машине были прекращены.

Плюшевый медвежонок в командирской башенке Pz Kpfw III. Льгов, 1943-й год.

Этот медвежонок был талисманом экипажа майора Ганса-Детлофа фон Косселя, командира 1-го батальона 35-го танкового полка 4-ой танковой дивизии. Собственно, его головной убор, танковые наушники и Рыцарский крест Железного креста (награждён 8-го сентября 1941-го года) можно видеть на фотографии.
4-я танковая дивизия непрерывно находилась на Восточном фронте с 1941-го по 1945-й год. 73 представителя личного состава были удостоены Рыцарских крестов, 10 получили Дубовые листья, и один — Мечи (командир дивизии, генерал-лейтенант фон Саукен).
Это рекорд для всех танковых дивизий армии, только одна дивизия СС, "Дас Рейх", смогла повторить рекорд (73 Рыцарских креста). Показатели превышают количество наград, полученных личным составом отборной части армии, дивизии "Великая Германия" (70 Рыцарских Крестов, 10 Дубовых листьев).

Citroen AMR P103 Легкий танк

Танк разрабатывался в рамках программы AMR, но проиграл AMR35ZT1 фирмы Renault из-за ненадежной конструкции ходовой части и гидравлической трансмиссии. Судя по техническому заданию и Р103 имел бронирование до 13 мм, скорость порядка 40 км\ч и запас хода до 200 км. Вооружение было чисто пулеметным. Экипаж состоял из двух человек. Конструкция корпуса Р103 была интересна тем, что собиралась из прямоугольных бронелистов, что повышало технологичность производства.

Солдат, взявший в плен 12 танков

17 января 1945 г. 1-й батальон из состава 10-го танкового полка СС 10-й танковой дивизии СС «Фрундсберг», вскоре после получения новых «Пантер», выступил маршем из Оффендорфа в направлении на Херлисхайм для атаки позиций союзников.
Однако атака немецкого танкового батальона была сорвана обороной противотанковой артиллерии и танков противника. Несколько «Пантер» было подбито. Командир 3-й роты получил ранение. Ещё один ротный офицер был убит. Так как 3-я рота осталась без офицеров и потеряла управление, адъютант 1-го батальона СС-оберштурмфюрер Эрвин Бахманн попросил своего командира батальона СС-штурмбаннфюрера Эрнста-Йоханна Тетша о том, чтобы тот перевёл Бахманна в его прежнюю 3-ю роту, которой он командовал до назначения в штаб батальона.

После получения разрешения Бахманн на мотоцикле с коляской выезжает к Херлисхайму. На въезде в город он встретил две «Пантеры» из состава своей 3-й роты. От экипажей он узнаёт, что недалеко находятся американские танки «Шерман». Бахманн решает самостоятельно изучить ситуацию.
На мотоцикле он отправляется до развилки шоссе. Одну «Пантеру» он ставит на левое шоссе (танк 1), вторую – на правое (танк 2). Танки должны контролировать направления шоссе, откуда может появиться противник. Сам Бахманн выдвигается вдоль правого шоссе. 

Говорит Эрвин Бахманн:
«Я не прошёл и 50 метров, выйдя к повороту шоссе, как в этот момент американский «Шерман» открыл огонь. Я отскакиваю назад к мотоциклу, беру фаустпатрон и пробираюсь к дому, из окон которого мне видно шоссе, проходящее наискось относительно моей позиции, и вижу на нём два «Шермана». По одному из них я выпускаю фаустпатрон, подбиваю его, и затем бегом возвращаюсь к моим защитницам-«Пантерам». Здесь я обдумываю свой план дальнейших действий».

Было решено следующее. Танк 2 обеспечивает охранение справа, выдвигаясь до поворота. Танк 1 (в него сел Бахманн) следует по левому шоссе с башней в положении «3 часа». Как только танк 1 доберётся до перекрёстка, он должен открыть огонь.

Танк 2, выдвинувшись до поворота, открыл отвлекающий огонь. В это время танк 1 подбирается к перекрёстку с другой стороны и уничтожает «Шерман». За этим «Шерманом» подбиты ещё несколько американских танков. Неожиданно американцы выбрасывают белые флаги. Бахманн тут же отдаёт приказ прекратить огонь.

Выйдя на встречу парламентёрам, Бахманн узнал, что какой-то американский офицер хочет сдаться в плен. Бахманн потребовал, чтобы все его солдаты сложили оружие на землю перед ним (Бахманном). Как выяснилось, взятые в плен американцы оказались членами экипажей 12 танков «Шерман» (всего – 60 человек), которые находились поодаль и держали на прицеле шоссе. Здесь же оказались 20 немецких солдат, бывших до этого военнопленными противника.
Бахманн приказал, чтобы из строя пленных американцев вышли вперёд механики-водители. Когда те вышли, он приставил к каждому по немецкому солдату из тех 20-ти освобождённых и приказал танкам выдвигаться в сторону немецких позиций.

«Когда колонна трогается, у меня становится легче на сердце» - вспоминал впоследствии Бахманн. По радио он предупреждает свои части, что следуют трофейные «Шерманы» и просит выслать ещё несколько машин, чтобы забрать оставшихся 48 человек из экипажей 12-ти танков. Две «Пантеры» при этом на перекрёстке сумели подбить, не считая 12 пленных танков, 7 «Шерманов».

Захваченные «Шерманы» пополнили танковый парк дивизии «Фрундсберг», образовав 13-ю роту.

За эти действия СС-оберштурмфюрер Эрвин Бахманн был награждён Рыцарским крестом. При этом, чтобы соблюсти последовательность, 18.01.1945 г. он был награждён Железным крестом 1-го класса. Командиры «Пантер» также удостоились Железных крестов.

"Шерманы" на фото, предположительно, те самые, что были захвачены Бахманном во время его смелой акции.

Аптечка танкистов РККА

В гнездах коробки танковой аптечки находятся: вазелин в трубочках (для оказания помощи при ожогах); глазная мазь в трубочках (для закладывания на ватке в глаза при поражении СОВ); йод в ампулах, нашатырный спирт в ампулах, бинты, матерчатый кровоостанавливающий жгут.
В гнездах крышки танковой аптечки находятся: прессованная вата, косынка, садовый нож (для разрезания обмундирования при ранении), перевязочные пакеты и бинт.

Боевые автожиры А-7

Перед началом Великой отечественной войны, все построенные, на тот момент, пять автожиров были доведены до боеспособного состояния, однако директива Генштаба о создании специальной автожирной эскадрильи вышла только 5-го июля. Все машины свели в 1-ую АКЭ (первую автожирно-корректировочную эскадрилью) под командованием старшего лейтенанта П.Трофимова, а ведущим инженером был назначен М.Л. Миль – будущий конструктор знаменитых вертолётов “Ми”. Лётный состав полностью освоил новую технику к августу 1941 года, что позволило командованию тотчас перебросить часть свежих сил в район Ельни, где готовился мощный контрудар по атакующим немецким частям. 29-го августа все пять автожиров вылетели в направлении Гжатска, но две машины, из-за технических неполадок, пришлось отправить обратно на завод. Оставшиеся три автожира вошли в состав 163-го ИАП под командованием майора В. Сухорябова, состоявшего, в основном, из истребителей И-153. 31-го августа А-7-3А впервые вылетели на боевое задание, пытаясь скорректировать огонь артиллерии, однако из-за плохой координации действий между авиаотрядом и артиллерийским полком вылет был, по существу, сорван. На протяжении следующей недели автожиры преуспели только в разбрасывании листовок над позициями противника после чего их некоторое время не использовали вообще и только 23 сентября А-7-3А в первый раз был удачно испытан как корректировщик. В сопровождении звена И-153 автожир вполне успешно наводил огонь артиллерии на позиции немцев, и только прицельная стрельба зенитных орудий противника и ранение летнаба заставила уйти автожир на свою базу.

С целью пополнения отряда на фронт 27-28 сентября прибыл Камов и бригада техников, а 29-го числа прилетели и два отремонтированных автожира. Однако к этому времени немцы вновь прорвали фронт и с помощью автожиров наше командование пробовало наладить связь между разорванными 24-ой и 43-ей армиями. Вылетевший А-7-3А, которым управлял сам майор Трофимов потерпел аварию при ночной посадке и был эвакуирован в тыл. Через несколько дней следом за ним отправились и остальные машины. После этого автожиры больше в боевых действиях участия не принимали.

Конечно, боевое применение А-7-3А достаточно трудно назвать удачным. Однако за всё время эксплуатации ни один автожир не был полностью разрушен и не погиб ни один пилот. Большую роль ещё сыграла общая неразбериха, а местами и полный хаос, царивший в то время в управлении боевыми частями, причем не только наземными. Так что при более умелом управлении имеющимися резервами опыт применения автожиров мог быть гораздо более успешным.
(текст Геннадия Бадаева)
Более подробно о данной машине здесь http://www.airwar.ru/enc/spyww2/a7.html

Немецкий летчик-ас Гордон Голлоб

Родился 16 июня 1912 г. в Вене (Австрия). При рождении имел имя Гордон МакГоллоб (Gordon McGollob), так как имел шотландских предков. Имя Гордон он получил в честь американского друга своих родителей.

Воспитывался в армейской академии в пригороде Вены Нойштадте (Neustadt), где изучал военные науки. В 1933 г. поступил кандидом в офицеры в австрийскую федеральную армию и с 1934 г. обучался летному делу. В 1936 г. лейтенант МакГоллоб стал летчиком-инструктором и командиром т.н. Schulstaffel A.

После присоединения Австрии к Германии в 1938 г. МакГоллоб вступил в Люфтваффе в звании обер-лейтенант. При этом ему пришлось изменить шотландскую фамилию. Отныне он был Гордон М. Голлоб.

15 марта 1939 г. назначен пилотом в эскадру тяжелых истребителей ZG76, вооруженную двухмоторными истребителями Bf-110.

Первую победу Голлоб одержал 5 сентября 1939 г. в составе 3./ZG76 в Польше, сбив польский PWS-56. Позже, в ходе сражения в Гельголандской бухте 18 декабря 1939 г., сбил британский бомбардировщик "Веллингтон".

САУ STA ("Section technique de l'artillerie")

Подавляющее число (не все, да) ранних экспериментов базировалось на "просто танках" FT17, у которых расчет 75-мм (и даже 105мм тоже пробовали) орудия размещался на том месте, где у нормального танка сидели мехвод и стрелок. Ствол при этом смотрел назад. Быстро, удобно, - но для поддержки танковой атаки непригодно. Потому что машина выдвигается небронированным казенником и расчетом вперед, потом должна встать и развернуться - и только после этого стрелять. Плохо это. При полной беззащитности расчета. Поэтому, к маю 1918 года вышеупомянутый комитет разработал специализированную САУ. С задним расположением боевого отделения и отделения управления. Это обеспечивало машине возможность двигаться пушкой вперед и кое-как обеспечить защиту расчета.

Толстые стенки БО - вовсе не стенки, а стеллажи, в которых размещалось 90 выстрелов. Для защиты от пехоты машина получила пулемет Гочкисс на шкворне, так что и этот момент был продуман.
Правда, такая компоновка потребовала специального откидного сошника, иначе плечо приложения отдачи могло и заставить небольшую машинку здорово встать на дыбы. К сожалению, не могу разглядеть, механизировано ли его откидывание и убирание? В принципе, лебедку какую-нибудь прикрутить несложно, но не вижу. А самое главное - куда они засунули мехвода?? Поза троих артиллеристов совершенно не намекает на то, что хоть один из них может управлять машиной в движении. Если "1" на последнем фото - это место мехвода, то я не понимаю, как живого человека можно затолкать в этот скворечник. Stranger_NN

Воспоминания танкиста служившего на Т-35 - Часть вторая

Не доходя Тарнополя сгорел у нас главный фрикцион. Тут уже сделать ничего было нельзя, и танк мы бросили. Пулеметы закопали, как положено, оптику забрали с собой. Так и не дошел наш великан до немцев...

Где наш полк - непонятно, мы в растерянности... Столбов доложился командиру какой-то части, которая шла мимо нас, и тот своей властью нас в часть зачислил. Экипаж нас раскидали кого куда, а меня посадили механиком в "двадцать шестой" - прежний механик руку люком раздробил себе. Отходим на восток. Да не отходим уже - отступаем. Всем это уже понятно, и скверно от этого. Жара, пыль. Самолетов наших нет, только немцы летают (мы уже научились отличать). Но не бомбят почти, слава богу. Изредка прилетит самолетик, сбросит несколько бомб. Потерь от этого нет почти, а вот беспорядку полно. Особенно с лошадьми проблема - собрать их снова, упряжки на дорогу вывести... Один раз сбросили листовки. Что уж там было - не знаю, но одного красноармейца, который подобрал, тут же, на обочине, батальонный комиссар лично расстрелял. И то и дело - паника вспыхивает - "Десант! Десант немцы высадили!" Откуда узнавали - черт его разберет, да неоткуда было. Паниковали только.

Но один раз и мы под страшный налет попали. Никто и "Воздух!" крикнуть не успел, а прямо над шоссе уже пара самолетов идет, и из пулеметов по толпе... Кто где стоял - тот там и упал, только когда они уже пронеслись, все врассыпную бросились. А они петлю заложили - и снова над шоссе, только не стреляли уже. Низко прошли, очень низко. Я так думаю - издевались. А по ним не стрелял никто. Это в кино только я видел, чтобы по ним стреляли, а тогда каждый думал, как бы спрятаться. Только к осени, говорят, привыкли и стали меньше самолетов бояться.

Вскоре догнала нас колонна из 7-й дивизии, тоже в нашем корпусе была. Прим. автора: (видимо, 7-я мотострелковая дивизия, входившая в 8-й мехкорпус) Мы в нее влились. Говорили, есть приказ отходить к Проскурову. 4-го июля мой Т-26 отправили с парой других поддержать стрелковую роту, которая наш отход прикрывала... Помню, холм там был такой седлом, мы его перевалили - и увидели, как внизу, в километре примерно, по дороге от леса идут машины. Грузовики в основном, мотоциклы, и броневики вроде. В бинокль посмотрели - кресты. А внизу уже нас заметили, броневики разворачиваются в нашу сторону, с дороги съезжают, и два танка появилось. В какой-то я был... задумчивости... я ж в первый раз немцев увидел, и как-то растерялся, что ли. Только слышу, лейтенант мой в башне орет по рации "Есть атаковать!". Люк грохнул, лейтенант мне сапогом по шее - вперед! Рванулись мы.

Может, метров двести и проехали всего, как вдруг - удар - и темно сразу. Я, наверно, без сознания был. Пришел в себя - темно, как ночью, ничего не вижу, чувствую - гарь, дым, горим! И я как закричу... В груди боль страшная, правой половины тела не чувствую, но не потому заорал, а потому что испугался, что ослеп... Очень этого испугался... Тут кто-то меня за шиворот как дернет - из меня опять сознание вон. Снова пришел в себя - заряжающий, Семен, меня волочит, сам черный, лоб в крови... Вот не помню, как его фамилия - забыл и все... А он мне жизнь спас. Танк наш, вижу, горит, еще дым внизу по склону... А я плачу и кричу в голос - стыдоба, а сдержаться не могу - так испугался, что ослеп...

Что потом, я, знаешь, не помню. Потому что рана у меня очень тяжелая была - два осколка в легкое попали и еще один в плечо, крови много вытекло, и в сознание я почти не приходил. Помню только, как перегружали меня в полуторку, и как лицо чье-то надо мной качалось... Мне в бреду казалось, что это, вроде, маятник - ну, как в часах... У нас дома такие были. Боялся, что маятник этот перестанет качаться, потому что тогда умирать придется. Сознавать себя снова уже в госпитале начал, в Кировограде. Но там мы недолго были, нас эвакуировали в Харьков. Состояние у меня было тяжелое, пришлось там вторую операцию делать. Потом эвакуировали Харьков, попал я в Воронеж, а оттуда уж не знаю почему - в Загорск, под Москву. Это уже в октябре было.

Я тяжело очень выздоравливал, рука не очень слушалась. К ноябрю я выздровел. Отправили меня в запасной танковый полк. Военком, правда, на врачебной комиссии, предлагал мне механиком в артиллерийский полк - все ж не так тяжело. Но немцы уже под самой Москвой стояли, и по-комсомольски неправильно это было. Сейчас думаю, что, может, и дурак был - глядишь, цел бы остался... А может, и наоборот. Да и молодой был, смерти не боялся. Боли боялся, а смерти нет. Еще очень боялся калекой остаться - насмотрелся уже по госпиталям...

Попал я в запасной полк, там мы недели две вспоминали, чего забыли. Водили опять же Т-26. Выдали обмундирование, но плохонькое, с чужого плеча уже. Даже старые шлемы у нас встречались - не мягкие, брезентовые, а жесткие, кожаные. Шинели дали, ботинки - а сапог не дали. Из запасного полка отправили меня в 20-ю танковую бригаду, она как раз на переформировку была отведена. Были в ней опять же Т-26, несколько Т-34 и десяток легких новых танков Т-70. Прим. автора: (Судя по дальнейшему описанию - Т-60).

Я очень хотел на "тридцатьчетверку" попасть. До этого я ее и не видал, слыхал только в госпиталях, что есть такой танк. Ну ты же видел Т-34, понимаешь - она вся как бы вперед направлена, как на таран... Но нас, новоприбывших, рассадили на Т-26 и Т-70. Я попал на Т-70. Не понравился он мне - маленький, тесный, весь приплюснутый какой-то. Да и пушка - что такое 20 миллиметров калибр? Что из нее пробить можно? Но приказ есть приказ, и стали мы с моим новым командиром - младшим лейтенантом Пешко, к этому танку привыкать. А как за рычаги сел - смотрю, не так уж и плох этот малютка! Управление у него легкое, ход хороший. По любой грязи, даже по болоту проходил, маневренный был. И простой очень. Только вот пушка, да... Ну да нас против танков и не пускали - в разведку, пехоту поддержать...

Пешко очень хотел на танке горящее сердце нарисовать - он очень Горького любил, про Данко. И мне рассказывал. Но не разрешили. Только номер у нас был на башне - 11.

Значит, в конце ноября я в бригаду прибыл, а 6 декабря начали мы контрнаступление под Москвой. Мы шли на Можайск. Холод стоял страшный, даже полушубки и валенки, которые нам уже в бригаде выдали, не спасали. Те, кто на "тридцатьчетверках", под днищем костер разводили по ночам, чтобы танк обогреть, а нам так нельзя было - у нас мотор был бензиновый, сгорели бы как свечки. А ночевать толком больше негде, так как все деревни на пути под корень выгоревшие. Один только раз повезло нам - немецкий блиндаж заняли. В какой-то машине мы с Пешко нашли канистру спирта - и как замерзаем, мы его грели и горячим пили. Ну, втихую от начальства, конечно. Тем и спасались - но ведь ни в одном глазу! Но от холода немцам еще туже, чем нам приходилось. Тут уж я немцев во всяких видах насмотрелся - и на битых, и на мерзлых, и на пленных... Смотрели на них, как на дрова. Помню, мы наехали один раз на вмерзшего немца, развернулись на нем, и только потом заметили. Сейчас бы такое увидел - затошнило бы - а тогда глянули только, и все.

Посылали нас все больше в разведку, потому что двигались мы вперед быстро, надо было точно знать, где немцы. Тогда вот я свою медаль и заработал. Послали нас в разведку, проверить, есть ли мост через речку. Мы подъехали, танк в кусты спрятали. Мосточек цел, и вроде, в порядке. Пешко мне говорит - Ты тут посиди, а я схожу подходы посмотрю. Автомат взял и побег. А минут через десять, смотрю - с той стороны немцы! Два грузовика едут и "гроб" впереди. С солдатами. А лейтенанта моего нет.

Ну, я в башню - хорошо, разбирался там, что к чему. Как фрицы на мост въехали, я врезал по ним из пушки, очередью, метров со 150. Один грузовик загорелся сразу, немцы из него посыпались, а броневик, что впереди ехал, вильнул резко, и с моста наполовину съехал, да так и застрял. Я ему вторую очередь всадил, он тоже задымил. А я уже в азарт вошел, луплю по немцам, благо, что они вскачь назад удирают. Тут и Пешко прибежал, заменил меня в башне. А только второй грузовик нам поджечь не удалось - он задом, задом - и ушел.

Как все успокоилось, мы подъехали к мостку. Десятка два фрицев мертвыми, да кто уж там в машинах поджарился. По возвращении Пешко командиру доложил, и представили меня к медали, вот - "За отвагу". 17-го числа мне ее вручали, а 19-го аккурат...

Пехота в деревеньку одну уперлась. Деревенька так себе, три двора, но там у немцев оборона была грамотная и пулеметы. А подходы - по чисту полю. Они туда раз сунулись, да откатились. Запросили танки в подмогу.

Послали нас - две Т-70 и одну "тридцатьчетверку". Мы с пехотой договорились, все как положено - мы с пехотой идем, ее прикрываем, а Т-34 чуть сзади, чтобы пушкой мог пулеметы гасить. Пошли. Хорошо пошли, пехота не залегает почти, как только немцы стрелять начинают - мы их тут же бьем. Метров триста нам до дворов оставалось...

И все. Тут как обрезало. Очнулся уже в госпитале. Кто меня вытащил - не знаю, врачи сказали, что вроде пехотинцы какие-то сдали. Только видать, пролежал я в танке немало, потому что поморозиться успел. Но это ерунда все... Левую ногу, вишь, пришлось отрезать - она там на лоскутьях болталась... А в правой железо до сих сидит. Как понял я, что калекой стал...

Ну, а про госпиталя я тебе ничего не буду говорить. Ни к чему это, не поймешь, а самому не дай бог. А что нас садануло - не знаю. И что с Пешко стало - тоже. Погиб, наверно... Выписали меня в мае. Списали, конечно, подчистую - калека, два тяжелых ранения.

В городе мне делать нечего, да и жить негде. Подался к себе в деревню. Приехал - к пустой избе. На Гришу еще в августе похоронка пришла, осенью и Сергея забрали, ему как раз 17 исполнилось. А на меня ведь тоже похоронка пришла, из части. Соседи сказали, что мать после этого слегла, да уже и не выправилась, в январе и померла. Сестра в город подалась, адрес оставила. Я ее потом по тому адресу искал...

И стал я на всю деревню - второй взрослый мужик, кроме ребятни, да стариков. (Первый предколхоза был, его чего-то на фронт не взяли). Пошел трактор налаживать, а потом и пахать приспособился. От Сергея две весточки пришли из-под Воронежа, а потом - "пропал без вести".

Сестру я искал долго, и после войны искал - но так и не нашел, и не вернулась она.

Вот тебе и вся моя война, и больше рассказывать нечего мне...

Вместо эпилога.

Ивану Ерастовичу, наверно, еще много чего было рассказать... Он работал механиком в колхозе до 47-го года, потом женился и уехал на Украину. В 50-х годах отсидел два года за мелкую кражу, из-за чего имел потом проблемы с ветеранской пенсией.
Вырастил сына и дочь.

Беседа записана 18 августа 2000 года.
Расшифровка, обработка - Всеслав Дьяконов.

Воспоминания танкиста служившего на Т-35 - Часть первая

Предисловие.

С этим человеком я познакомился совершено случайно, проездом будучи в Волгограде летом в 2000 году. У меня было всего несколько часов, в ходе которых Иван Ерастович, уже прикованный к постели после перенесенного инсульта, мог рассказать мне о своей войне. У меня даже не было под рукой фотоаппарата, чтобы сфотографировать его. С войны он, как и многие, не принес ни фотографий, ни дневников - лишь металл в теле и воспоминания. Прочтите их. Я лишь немного отредактировал и свел в хронологическом порядке. К сожалению, уже ничего нельзя уточнить или переспросить - Смоляков И.Е. умер в августе 2000 года, через неделю после этого разговора.
Воспоминания рядового солдата с самой рядовой судьбой. Обыкновенная война.

Водитель великана и малыша. Смоляков Иван Ерастович, 1918 г.р. Старший сержант награжден медалью "За отвагу".

Родился я в селе Иванищи Владимирской области. Было нас в семье четверо детей - трое братьев и сестра, я был самый старший. Отец у нас рано умер, и с 12 лет я уже был в семье мужиком - старшим, значит, и должен был семью кормить. Ежели бы не колхоз, мы бы, наверно, помёрли. Хотя и в колхозе несладко было, и голодно, особливо в 33-34 году. С детства я ко всяким железкам и механизмам интерес имел, и как в колхозе трактор появился, я стал трактористу помогать, а потом и сам за руль сел - мне еще четырнадцати не исполнилось.

А к шестнадцати я уже считался лучшим трактористом в селе. Только это и помогало, а то б не прокормились - братья еще малые были. А уж как среднему, Гришке, четырнадцать было, я стал Гришку трактору обучать... Так что, когда меня в 38-м в армию призывать стали, я уже за семью-то не боялся.

Вот значит, призвали меня. На комиссии врачи меня посмотрели, военком говорит:
- Ты, значит, трактористом был?
- Был, - отвечаю.
- Будешь танкистом! Я, честно, обрадовался...
Попал я в танковую школу, в Орше она была, и стал учиться на механика-водителя танка. Поначалу несладко пришлось, потому что с грамотой у меня не очень было - только два класса у менябыло в деревне... Но я старательный был, да и танки полюбил. Очень мне они понравились - сила в нем чувствуется. Я, даже, бывало, пел, когда танк вел... Ну и склонность опять же у меня к механизмам. Так что к выпуску я уже одним из лучших механиков был в школе. В комсомол вступил. Проучились мы, и по выпуску стал я отделенный командир (это уж потом стали сержантом называть, года с 39-го что ли... или с 40-го...).

Учили нас сначала на стендах - это, значит, седло такое, два рычага, доска с циферблатами - и вот инструктор тебе команды отдает... Потом пересадили нас на танки - на Т-26. Тут мы нехорошим словом стали стенды поминать - в танке нагрузка на рычаги больше, постоянно их дергать тяжелее. С непривычки у многих машины такие петли вытворяли - куда там летчикам! Учили, в основном, водить. Ну и матчасть, понятно. Тех, кто с нами там на командиров машин учился, еще, помню, радиоделу... Но у нас во всей школе только два танка были с рациями - ну, знаешь, вокруг башни, а остальные такие, голые. Водить учились все больше на полигоне, больших маршей не было почти - только два раза были, один раз на 30 км., а второй на 50 с чем-то... Может, еще должны были быть, но на втором марше курсант Ермилов из второй учебной роты (я в первой был) уронил танк в овраг, сам покалечился, и инструктора покалечил. После этого всех снова стали только по полигону гонять.После выпуска стали нас разбирать по частям. Одним из первых приехал полковой комиссар, и среди прочих, отобрал меня. Еще четырех человек от школы забрал.

Построил нас, значит, и говорит: - Я вас, самых лучших, специально отбирал! Будете служить на самых лучших танках, которые у Красной Армии есть!

Вот приехали мы в часть. Что за танки, чего - не знали совершенно. Ясно, что не Т-26, потому что название у части такое - "Особая тяжелая танковая бригада прорыва". На Украину, значит, приехали, в Харьков. А потом, через несколько месяцев, перекинули нас в Житомир... Ну, рядом. Там совсем близенько до Житомира было... Однако вместо казарм нас после бани ведут на плац и зачисляют в учебный батальон - опять, говорят, будете учиться! Потому что машины сложные и секретные.

Я как первый раз танк этот увидел - рот раскрыл. Т-26 и тот после трактора - здоровый, а уж тут-то... Башен - пять штук, стволы торчат в разные стороны, гусеницы - в человеческий рост! Чтобы забираться, лезешь по специальной лесенке. И весь он... ну такой огромный, что словами - не передать. Страшновато даже. А экипаж - целая футбольная команда, аж 10 человек! Стали нас к танку приучать. Сначала матчасть - мотор, трансмиссию, чтобы всё могли чуть не с закрытыми глазами. А за рычаги пока не пускают. Потом я и вовсе огорчился - оказывается, я, хоть и механик-водитель, а танком управлять не буду. Мое дело - мотор. Стрелять из пулемета пришлось подучиться - нас в школе хоть и учили, но не очень - наше дело там было - масло да мотор... Очень я огорчился, и пошел к командиру роты. Так мол и так, я же в школе из лучших был! Ну, комроты - старший лейтенант Босой такой был - посмеялся, и говорит: "Учиться водить все равно будешь - ты же должен уметь заменить водителя! Но там, говорит, образование иметь надо. Может, потом подучишься..."

И так мне обидно стало! Я же уже в этот танк влюбленный, можно сказать, был... Так что когда нас стали обучать вождению его, я целый день из-за рычагов не вылезал. Инструктор говорит - отдохни, мол, а я - нет! Но одного не учел. Танк этот, Т-35, водить очень тяжело было. Т-26 по сравнению с ним легко водился. А здесь я за день так руки-то натрудил, что у меня с непривычки правую аж свело до самого плеча. Уже инструктор нас отпустил мыться, а тут навстречу - ротный идет! Я его приветствовать, а у меня руку как сведет, и я ее поднять выше плеча не могу. Пришлось голову наклонить, чтоб, значит, под козырек... А он - Эт-т-то что за безобразие!? Так мол, говорю, и так - руку свело, перетрудил на рычагах, на вождении. Он меня уже серьезно выслушал, головой покачал, сказал - Хорошо, идите, мол... Смотрю потом - начал он ко мне присматриваться. С инструктором, со Стеценко, разговаривает часто, расспрашивает что-то.

Через два месяца комиссия - учебу мы закончили. И вот вызывают меня в кабинет - сидят там майор-комбат, Босой и Стеценко. Майор мне говорит: - Товарищ Смоляков! Мы знаем, что вы хотите стать старшим механиком-водителем, что вы любите танк и знаете свое дело. Старший лейтенант Босой и старшина Стеценко подтверждают, что вы можете стать классным механиком-водителем. Но занимать эту должность вы пока не можете по несоответствию звания и по образованности. Однако бригада наша сейчас расширяется, будут приходить новые машины и при первой возможности я рекомендую командиру одного из батальонов назначить вас старшим механиком-водителем. Пока же повышайте свою квалификацию, подучитесь - останетесь в нашем учебном батальоне помощником инструктора. Как он сказал, так и вышло. Год почти прослужил я сначала помощником инструктора, а потом инструктором в учебном батальоне, но своего дождался. Дали мне третий зуб в петлицу, дали мне и машину.

Но честно говоря, Т-35 этот был не сахар. Очень тяжелая машина была, и сложная. В управлении тяжел был - куда там! Очень нужно было быть физически сильным человеком, чтобы его вести - не говорю целый день, по целым дням его не водили. Потому что было такое правило - после 50 километров марша обязательно провести профилактический осмотр. Ломались часто, особенно с трансмиссией была беда. У меня на машине мы за полгода две КПП поменяли. А мы больших-то маршей не делали, машины старались беречь.

В 40-м весной меня в числе лучших механиков послали на первомайский парад в Киев. Считай, недели за три мы стали машины готовить - все моторы перебрали, КПП, все до последнего винтика. Потому что большая честь была, и мы этой честью гордились - все свободное время даже машинами занимались. Волновался я очень - мы же, считай, всю Красную армию представляли... На четыре кило похудел - вот как нервничал! А сам парад не очень помню. Из люка и так особенно много не видать, да еще в голове одна мысль - строго дистанцию выдержать... Так в корму передней машины и глядел. А вот после парада нас какой-то генерал поздравил, хвалил за прохождение, и всем жал руки. Нет, не Тимошенко. Не знаю фамилии. Но я это хорошо помню - все в письме матери написал, они всей улицей письмо читали...

Летом 40-го года нас перебросили на Западную Украину, под Львов. Когда наши пошли Западную Украину освобождать, мы очень жалели, что нам приказ не поступил. А тут мы приехали уже на освобожденную территорию, значит. Дали нам указание бдительность усилить, потому что территория вроде наша, но врагов еще много. Марши вообще прекратились, только в боксах с машинами возились. Формировали нас заново, стали мы 34-й танковой дивизией. Полк у нас был образцовый. Укомплектован был всегда на сто процентов, с запчастями порядок, городок военный хороший...

Ждали ли войну? А черт те знает... То есть ждали, конечно. Знали, что кругом враги. Комиссар нам политическую обстановку часто объяснял. Но я, честно, не очень интересовался. Потому что уверен был - если что, врага мы опрокинем. Ну, нас воспитывали так... Я вот спортом увлекся, боксом. Я же низкий такой был, крепенький, и удар у меня хороший был. Так что про войну я особо много не думал. Однако весной Прим. автора: (1941-го) пришло мне время демобилизоваться. А ротный мне как-то и говорит:

- А оставайся-ка ты, Смоляков, на сверхсрочную. Летом в отпуск съездишь, а осенью пошлем тебя в полковую школу, станешь старшиной. Класный ты механик, жалко тебя отпускать. А тут и я подумал - а чего мне, действительно, в деревню возвращаться? Братья выросли, Гришку тоже прошлой осенью призвали, но мать пишет - все у них хорошо, наладилось, все работают и довольны. Опять же - при деле я здесь, и нравится мне это. Ну, и форма, само собой... Как в увольнительную на танцы - так от девок отказу нет... Серьезное это дело - военное, и я при деле. Да... Написал матери, что остаюсь на сверхсрочную службу, что летом отпуск обещают - пусть ждет...

Стало быть, вечером 21-го июня мы в клубе у нас посмотрели кино... Не помню, что за кино... Но не "Чапаев", это точно, я его очень любил, и много раз смотрел, я бы запомнил. Комедию какую-то. И отбой. Как вдруг, часов в 12 ночи дневальный в казарме: Тревога!!! Ну, мы оделись, из казарм выскочили, и бегом к боксам - места в танках занимать. Заняли. Сидим, ждем отбоя тревоги. Потому что это была уже пятая, что ль, тревога за месяц. Но каждый раз - заняли места, и отбой. Даже машины из боксов не выводили. Они у нас по новому приказу, который в начале июня дали, частично снаряженные были. Вдруг команда: - Построиться! Построились. Стоим, ждем. Приказов никаких. Я Гнедько, нашего заряжающего, в бок пихаю - Гриша, чего ты думаешь? А Гнедько хохол был, затейник, всегда шуткой отмахивался, очень матерился лихо, хоть за это наряды ему давали - он мне вдруг тихо: - А ить война буде, Ваня. И - бежит наш ротный, капитан Вереев: - Танки заправить! Вывести из парка!

Тут некоторая суматоха поднялась, но заправились быстро, вывели машины на полигон. Стали боеприпасы загружать. А уже светать стало, вдруг слышим - гудят моторы, самолеты идут. Силуэтики такие черные, на фоне неба... И вдруг - где-то южнее - бах, бах - взрывы. Далеко, километрах в двадцати... Так у нас война и началась. Загрузились мы, получили приказ - следуем на запад. Только километров тридцать прошли - стой, поворачивай оглобли! На юго-восток, на Самбор. Чтобы не потеряться, мы в роте на башнях сзади мелом цифру два нарисовали - вторая рота, значит. Но колонна пока ходко идет. Часа в два дня первый раз обстреляли нас - прилетел самолетик небольшой, сбросил пару бомб, сжег автомастерскую. Ранило там двоих.

К ночи прошли километров семьдесят, сборный пункт в лесу - глядь, одной машины из батальона уже нет. Отстала. Но ночью пришли, починились в дороге. Про первые дни рассказывать мне особо нечего. Днем идем, ночью стоим. Много идем, целыми днями. Колонна танков, машины. В первый день дороги почти пустые были, потом стали беженцы попадаться, чем дальше, тем больше. Опять же и машин на дорогах стало больше. Пару раз пехотные части обгоняли.

На третий день приказ пришел - двигаться только по лесным и проселочным дорогам. Тут стала колонна растягиваться, полк наш медленно идет... А мы все идем, а немцев нет все и нет. Самолеты летают, но снизу не очень разберешь - наши или чьи... Первые пару дней не бомбили. 24-го уже, когда ко Львову подходили, нам в первый раз как следует врезали - сколько уж там самолетов по нам отбомбилось, не знаю - впереди, в начале колонны были взрывы. Но стояли минут двадцать, видать, дорогу растаскивали. Я люк открыл, смотрю - а там дым столбом, горит что-то... Потом мимо проходили - машины сгоревшие, и танк один стоит на обочине. Не горит, кто-то там копается...

Вообще стали машины отставать - по таким дорогам, как же не отстать... КПП горели, моторы ломались - я ж по мирному времени помню - у нас постоянно в полку пять-шесть машин да стояли под ремонтом. Как раз за Львовом одна машина из нашей роты, лейтенанта Комариского (?) отстала. КПП они разбили. А с запчастями неразбериха началась - кое-что в летучках везли, но батальон обеспечения нас то ли обогнал, то ли отстал...

Разговоров нет почти. Как-то это вот запомнилось - почти не разговаривали. Словно мы пружина была - и ударить надо было, а мы все не ударяли. И идем уже на восток. И артиллерия иногда слышна стала. После Львова кошмар начался. Колонна растянулась на десяток километров, потому что дороги просто забиты - толпы народа, кто на повозках, кто пешком... И немцы начали бомбить постоянно. А чуть самолет - "Воздух!" - так такая паника на дороге начинается! Машины бросают, разбегаются кто куда. Самолет уже улетел, а они все не возвращаются. А нам же двигаться надо! Одна такая полуторка на повороте как раз перед моим танком поперек дороги встала. Командир наш - лейтенант Столбов - мне: "Скинь ее к чертям с дороги!". Ну, пришлось...

Километрах в восьмидесяти за Львовом у нас радиатор потек. Встали мы, и встали надолго. Какой-то майор на полуторке подъехал, передал приказ - место сосредоточения юго-западнее Бродов, завтра к вечеру. А мы остались чиниться. Прокопались весь день и часть ночи. Пошли догонять полк. К утру догнали колонну, но не нашего, а соседнего, 68-го полка.

Не дошли до Бродов километров пятьдесят (это уже 27-го вечером было), новый приказ - повернуть на юг, на Злочев, а оттуда на Тарнополь... Может, кто в полку и понимал, что к чему, зачем нас так бросали... Ну а мы совсем перестали понимать. И, видать, не мы одни. Столько народу по дорогам моталось, и все в беспорядке - никто не понимал, куда, кто... Так что шли очень медленно.

Вспомогательный минный тральщик HMAS Coolebar (Австралия)

Пароход Coolebar был построен в Ардроссан, Шотландия, в 1911 году, для компании North Coast Steam Navigation Co, Новый Южный Уэльс. В 1929 году он был переведен в собственность Новой Зеландии и был переименован в Himatangi . Был возвращен на службу North Coast Steam Navigation Co в 1936 году, старое название вернули в 1938 году.

20 октября 1939 года Coolebar был реквизирован австралийским флотом как вспомогательный тральщик. 18 декабря 1939 года он вступил в строй после переоборудования под командованием лейтенант-коммодора Питера М. Макинтоша, получив обозначение J25. Был задействован главным образом в составе Группы минных тральщиков №50, базировавшейся в Сиднее между 1940 и 1943 годами.

Размеры
Водоизмещение 479 тонн
Длина 150 футов 3 дюйма
Ширина 30 футов
Осадка 8 футов 4 дюйма

Скорость 8 узлов

Экипаж 4 офицера и 17 матросов

Вооружение
1 х 12-фунтовая пушка QF
2 х 20 мм зенитные пушки Oerlikon
1 х пулемет Vickers

Немецкий летчик-ас Гельмут Лент

Гельмут Лент родился 13 июня 1918 года в городке Пирен, Ландсберг, земля Варта/Ноймарк. Он вступил в Люфтваффе 1 апреля 1936 года, получив звание фанен-юнкер. Военная подготовка началась 6 апреля в летной школе Люфтваффе в Берлин-Гатов. Его обучение было прервано на пять месяцев, после того как он сломал правую ногу в автомобильной аварии.

1 апреля 1937 года Лент был произведен в фенрихи. 19 октября повышен до обер-фенриха. С 1 марта 1938 года лейтенант Лент уже сам обучает молодых пилотов в летной школе в Тутове. В конце июня 1938 года он снова попадает в автомобильную аварию, в результате чего с переломом челюсти проводит три недели в госпитале. 1 июля его переводят в III./JG 132, расположенную в Ютербог-Дамм.

В начале сентября 1938 года Лент принял участие в вооруженных патрулях, летая на истребителе Ar 68, во время присоединения Судетской области к Германии. 1 ноября 1938 года III./JG 132 передислоцируется в Фюрстенвальде и переименовывается в II./JG 141. Лейтенант Лент был приписан к 6./JG 141. С 1 мая 1939 года II./JG 141 получает название I. / ZG 76 и оснащается двухмоторными истребителями Bf 110.

Гельмут Лент принял участие в польской войне. 3 сентября 1939 года он уничтожил несколько польских самолетов на земле и один PZL P.24 в воздухе, что стало первой победой как для него лично, так и для всей I./ZG 76. Однако, 12 сентября 1939, после того как он уничтожил вражеский самолет на земле, самолет Лента был атакован другим польским истребителем, который сумел вывести из строя его правый двигатель. Немецкий летчик был вынужден совершить аварийную посадку, к счастью для него на своей территорией, получив некоторые легкие травмы. 29 сентября 1939 года I./ZG 76 была переведена в район Штутгарта, для прикрытия неба Германии от действий французской и британской авиации.

18 декабря 1939 года Гельмут Лент принял участие в атаке на британские двухмоторные бомбардировщики Wellington, направлявшиеся к Вильгельмсхафену, сбив три из них.